Цыганова Людмила Васильевна

О хетагуровском движении я узнала не из газеты, как пишут многие. В то время я жила на Украине в г. Днепропетровске. Работала в проектно-конструкторской конторе «Стальпроммеханизация» в качестве копировщицы.

Примерно в середине июня 1937 года к нам в учреждение прибыл человек (сейчас точно не могу сказать откуда он, из местных общественных организаций или приезжий) и после работы, на собрании он рассказал, что из Москувы уехало много девушек на Дальний Восток в строящийся там новый город Комсомольск, где им придётся участвовать в его строительстве, работать на предприятиях, где очень не хватает разных специальностей. Также рассказал о природе Дальнего Востока, о её красоте, о вековечной тайге, непроходимой, суровой, но прекрасной.

Он также рассказал нам, что наше правительство, т. е. сама Родина, обращается к нам, девушкам, ехать на Дальний Восток, что там живёт комсомолка Валентина Хетагурова, тоже уехавшая по призыву Родины раньше нас, и она тоже зовёт девчат приехать туда - то моё решение поехать — уже окрепло.

Подумать только — сама Родина обращается к нам, простым, ничем непримечательным девчонкам, как бы за помощью, конечно, это переполняло мою душу гордостью, радостью, что наш труд там нужен.

Дальний Восток в моём воображении представлялся такой далёкой, загадочной страной, так далеко, что любая страна, соседствующая с Украиной, была понятней и ближе. Одним словом – я твёрдо решила ехать. Нас, с нашего учреждения, собралось трое. С волнением обсуждали, что с собою брать, а между прочим, было сказано этим товарищем, чтобы брали с собою тёплые вещи. А какие там, на Западе, были тёплые вещи? Жакетик — чуть ниже талии, да туфли с резиновыми калошами, а на голове беретик на одно ухо.

Через несколько дней все трое вошли в райком ВЛКСМ/У/ с паспортами и заявлениями поехать в Комсомольск, на Дальний Восток. Там нам выдали направление, проездные билеты до Хабаровска и денег – по тридцать рублей. Всё получилось просто и скромно.
Если бы меня тогда спросили, а не жалко ли уехать ото всех и ото всего? Из такого красивого южного города как Днепропетровск, где собраны все культурные блага: театры, музеи, библиотеки, учебные заведения, школы, кинотеатры, стадионы и роскошные парки, уютные, с обязательной эстрадой для вечерних концертов и, конечно же, с танцевальными площадками, а ко всему тому ещё и Днепр с его великолепными пляжами? Не жалко ли оставить друзей, в основном из учащейся молодёжи? Хорошие ребята, но всё же удивлялись тому, что я собралась ехать и говорили в шутку или всерьёз: «Дальний Восток – это знак ужаса».

Не хочу кривить душой, мне жалко было уезжать, но какая-то необоримая сила взяла вверх над всеми другими чувствами уже с билетами в руках пошли вечером прощаться с городом, так как завтра уже отправлялись в путь. Ходили пешком по всем тем привычным местам, а в заключении решились пройти по главной улице – проспекту Карла Маркса с самого его начала – от ж/д вокзала до самого конца, туда на самый его вверх, где стоит горно-металлургический институт, и с этой вершины смотрели на залитый огнями город, слушали музыку из парка недалеко от института и видели, как по Днепру двигались светящиеся точки. Со спокойной уже душой сказала: «Прощай мой город!».

На вокзале обычная суета, но никакого торжества, которое было на проводах москвичек. Об этом я узнала, когда приехала на место от девчат-москвичек. Как они повествовали – их поезд на каждой станции встречали с музыкой и цветами. Мы же незаметно разместились в двух с лишним вагонах без музыки, но с хорошим настроением, оно сразу пришло ко мне, когда я вошла в вагон и увидела сколько молодых, красивых девчат едет со мною, весёлых и в то же время деловых, ведь надо же устроиться со всеми вещами удобно, на всю дальнюю дорогу, помогали друг другу, знакомились, присматривались. Моё место оказалось боковым на нижней полочке.

И вот началась дорога, дорога в неизвестность, так мне казалось, дорога в новую жизнь. О всякой дороге можно говорить разно, но о дороге к новой жизни протяжённостью в 9 тысяч километров через всю нашу Родину не скажешь двумя фразами.

Числа 20 или 22 июля 1937 года, жарким днём мы уже катили к Москве, а от неё – на восток, все восемь дней.

Дорога к Москве обычная для запада. Частые станции, частые остановки и на каждой из них население несёт к поезду разную снедь. За окном мелькали новые места, но они меня не особенно занимали, я ждала встречи с тем чудом, какое нам обещали.

В Москве наши вагоны подцепили к новому составу, и тут уж я уверилась, что двинулись на восток.

Среди девушек нашего вагона завязались знакомства, обычные для дальней дороги. Знали многих по именам, где жили, где работали, как решились поехать на Дальний Восток и прочие подробности, но чтобы кто-то поделился, что держал в руках газету, в которой комсомолка Валентина Хетагурова обращалась к девушкам ехать, куда мы сейчас ехали, не было, но знали, что едем к ней.

Ехали весело, ехали с песнями. Наша проводница вагона уже махнула на нас рукой и не стала ворчать на наше веселье, на песни и прочее. По поезду уже прошёл слух, что едут девчата на Дальний Восток и в наши вагоны стали приходить другие пассажиры поезда и среди них молодые люди, знакомились и, конечно, любопытствовали, как это решиться на великое переселение, предостерегали, что, мол, не выдержите, удерёте. Один молодой парень стал доказывать, что служа в армии в Забайкалье «ОН» и то едва дослужил до срока, «А вы не мужчины – где вам выдержать?». Жаль, что затерялся след этого невера и никто не сможет узнать, как бы он теперь посмотрел на нас.

Отъезжая от Москвы всё дальше, мы, наконец, выбрались на Трансибирскую магистраль, главную дорогу, связывающую запад с востоком и всё изменилось: и скорости, и общий вид местности. Уже реже стали попадаться станции, уже на некоторых маленьких совсем не останавливались и мчались дальше так, что только пыль летела из под колёс. Июль, жара стояла страшная, в вагоне душно, хотя и были открыты все окна, я не отходила от них, боясь пропустить хоть один миг раскрывающейся и беспрерывно движущейся панорамы. Дух захватывало от красоты необычных мест, особенно, когда проезжали Урал, описать всё виденное может только художник кисти или слова, я же только восхищалась.

Надо сказать, что железная дорога не везде была электрифицирована и в основном поезда двигались от энергии сгораемого угля в топках, поэтому в окна врывался и дым, и пепел. Утром встаёшь, а тебя изрядно присыпало сажей, пеплом. Но кого это могло расстроить? Мы двигались к цели, где по нашим представлениям нас ждало похуже сажи.

Как-то днём по вагону прошёл клич: «Кто может рисовать?» Я призналась, что немного могу. Мужчина, который это объявил, предложил мне пройти в другой вагон, где выпускался первый номер дорожной стенгазеты. Через два вагона от нашего, в мягком, в одном из купе готовилась эта газета. На столике у окна уже лежал лист бумаги. На столике у окна уже лежал лист бумаги, на нём уже было что-то написано от руки, надо было сделать художественный заголовок. Я нарисовала на весь лист красивыми буквами: «Мы едем на Дальний Восток», а внизу несколько девичьих улыбающихся головок, вокруг – цветы. Куда он делся этот первый номер, и был ли ещё какой, я не интересовалась, за что теперь себя не хвалю.

Мы, как я уже сказала, двигались по Уралу, знающие эту дорогу люди стали говорить, что будем скоро проезжать границу Европы и Азии. Многие, кто ездил с востока на запад и обратно, не раз это видели, меня же такой факт потряс. Граница! Кто её воочию видел? Разве что на географической карте. И я её увидела, увидела наяву. Летим во весь опор и с левой стороны по движению, никак не грандиозный, четырёхгранный столб из бетона, так мне казалось. На грани лицом к нам крупно – «ЕВРОПА», на противоположной – «АЗИЯ». Вот и всё! А мы летим дальше, но пошли шутки: «А теперь мы – азиатки». И частенько утром можно было слышать: «Азиатки, вставайте, пора завтракать». Это кто-нибудь из наших девчат так нас приветствовал.

Но чудеса ещё не кончились. Впереди нас ждали туннели, о которых ещё в Днепропетровске мы слышали. Встреча с ними тоже состоялась. Проводница сказала, чтобы мы закрыли окна, сейчас будет туннель. Закрыли, нам включили свет, и мы влетели в чёрное жерло, замелькали за окнами стены из камня, усилился грохот поезда и вскоре мы снова вылетели на дневной свет. Начали считать туннели , но досчитав до более тридцати – бросили.

Всё ближе к цели, впереди Яблоневый хребет и Байкал. Но об этом ничего нового не скажешь, кроме давно уже всем известного, что Яблоневый хребет переваливаем с усиленной тягой локомотивов в головной и хвостовой части состава, что дорога извивается серпантином, и что с её высшей точки можно видеть, как внизу тоненьким червяком карабкается к верху следующий поезд.

Возможно я ошибаюсь, поставив в начале Яблоневый хребет, а за ним Байкал, но это не суть важно, я их видела, я переживала радостные минуты встречи с красотой необыкновенной. Нам повезло, что часть пути у берега Байкала началась днём, шли так близко к воде, что можно было видеть сквозь чистейшую воду камешки на дне. На одной, очень не долгой остановке, всё ещё у Байкала, люди выпрыгивали из вагонов и бежали с посудинами набрать воды из этого священного сосуда, видимо, священного от того, что он единственный на Земле.
Но каким бы длинным не был путь, он всё же кончается. Наш тоже подходил к концу. Мы много пересекли больших и малых рек, перенеслись через ущелья, через высоченные насыпи, сквозь узкую просеку дремучей тайги, и в одном месте, задыхаясь в вагонах от палящего солнца, мы влетели в дождь. Но это был необыкновенный дождь. Вовсю светило солнце, и в то же время лился дождь, крупный, почти сплошными нитями бил по окнам, залетал в вагоны, освежая воздух, а мы летели в этом живом серебре, в сказочном мире. Всё быстро кончилось, а мы ещё долго комментировали это событие. Всё пролетело, остались позади и башкирские степи, болотистые места с чахлыми лиственницами.

Первого или второго августа, сейчас точно не помню, мы прибыли в Хабаровск. Хабаровск выглядел в мой приезд, после такого огромного города, как Днепропетровск, тихим, старомодным и неуютным даже в самом его центре, где нас разместили. А это был Дворец или Дом пионеров, что на улице Карла Маркса. Домик этот мне понравился своей архитектурой. Он весь из дерева, украшен ажурной резьбой и дышал нашей русской стариной, этим он выделялся среди остальных построек. Там мы прожили двое суток, за это время пришла я в распределительный пункт. Возможно, в это время там находилась и Валентина Хетагурова, но кто об этом знал?

Посмотрев мои документы, мне предложили работу в Магадане, сказав, что там тоже требуются чертёжники. У меня кольнуло в сердце. «Как же так», - подумала я, - «Сказали, что едем в Комсомольск и вдруг Магадан?». Я настойчиво запротестовала. Видели, наверное, что меня напрасно уговаривать, и дали направление в Комсомольск. Из всех прибывших в Хабаровск из Днепропетровска, в Комсомольск направили только двоих: меня и ещё мою спутницу Розу, к сожалению, за давностью времени не помню её фамилии, а остальные разъехались по всему Дальнему Востоку. Дорога наша продолжалась уже по Амуру. Теперь мы с Розой держались вместе неотлучно, после такой огромной семьи, после многих знакомств, какая-то сиротливость охватила меня, оторванность от общего коллектива. Но эти размышления ушли, как только тронулся наш пароход к месту назначения.

Я опять безотрывно стояла у борта судна, как и в поезде, не хотелось пропустить уже другие места, другие красоты. Амур - не чета Днепру, это ясно. Его размеры поразили меня, какой водный простор. Глядишь по течению и кажется, что это море, так широк он, что вдали уже неясно видны берега, они сливаются с водой и небом.

В пути о нас уже знали, что едем в Комсомольск, что будем там работать. Но иногда слышали, что едем на Дзёмги. Тут опять тревога. Почему на Дзёмги. Сказали же Комсомольск. Но добрые люди объяснили. Дзёмги - это тот же Комсомольск, только один из его районов. И вот мы уже в районе Комсомольска. Гляжу на нижний левый берег и не верится, что мы в тех местах, где непроходимая тайга и вековые деревья, и прочая экзотика. Ничего этого нет. Берег пуст, кое-где торчали кустики. Ну что ж, если не пришлось, ступив на землю Комсомольска, продираться сквозь заросли и топором прорубать себе дорогу, будем сидеть на скучном дебаркадере и ждать, когда за нами приедет машина. Этот дебаркадер находился на Старой площадке (ныне пос. Менделеева). Прождали мы долго. В летнюю ночь сумерки приходят к десяти часам, примерно в это время пришла за нами машина, повезла нас туда, где светились вдалеке огоньки. Что мне думалось в то время? А ничего не думалось, нас трясло в грузовике, трепало из стороны в сторону, машина ныряла по ухабам и оставляла за собой пыльный хвост, хотелось скорее добраться до места, чтобы уже можно было сказать: «Я дома!», — какой бы он ни был.

Вот и Дзёмги. Ещё там, на пароходе, я слышала это слово, оно понравилось своим необычным звучанием, что нерусское в нём было. А посёлок ещё не спал. Ехали по улице, где из открытых настежь окон неслась музыка, и что ни окно, то новая мелодия. Радостно было видеть освещённые окна, за ними силуэты людей, потянуло к настоящей, не дорожной жизни. Мы сгрузились у трёхэтажного дома, который стоял еще в строительных лесах, хотя в нём уже кипела жизнь. Как и по улице, по которой мы ехали, в нём все окна настежь и музыка.* Дом был полностью заселён, и нам пришлось спать по двое на постели несколько дней, пока нам нашли постоянное жильё.

Я проснулась от озноба. В открытое окно вползал туман, а за ним едва проглядывались строительные леса, что охватывали наш дом. Внутренняя штукатурка уже была окончена, но ещё не просохла, по стене выступали капельки сырости, а тут ещё добавил туман, оттого в комнате стоял запах извести. Да это всё пустяк. Девчата - москвички рассказывали, что собирались жить в палатках, а к их удивлению стоял трёхэтажный домища. Это постарались ребята – первостроители, приехавшие в Комсомольск в 1932 году. Со слов председателя Совета ветеранов Ленинского комсомола завода им. Ю. А. Гагарина - Константина Григорьевича Маршалова этот дом строили: он сам, затем Бовкин Алексей Григорьевич, Маклахин Григорий, Мясников Анатолий Александрович, которые уже ушли из жизни. Кроме товарища Маршалова К. Г., низкий поклон всем ушедшим и живущим, ведь это их руками сделан такой подарок ехавшим на встречу с ними, девчатам.

Итак, пока умылись под краном во дворе, собрали всё что нужно для оформления на завод, солнце уже стало пробиваться сквозь белую пелену тумана, и, выйдя на улицу, я попала в сказку. Вокруг меня все предметы в густом тумане были расплывчатыми, хотя солнце уже поднялось высоко, уже начался рабочий день, уже слышно, как поёт на лесопилке пила, стучат топоры, людской говор. А я глядела на эту картину первого моего утра на дальневосточной земле и дышала таким густым запахом новогодней елки, казалось, я попала в другую страну. Там, на западе, мне приходилось бывать в лесной местности, а здесь только вышел за порог и уже на природе. Было четвёртое или пятое августа, то время, когда на Украине стояла ещё изнывающая жара, а здесь уже прохладно, все эти сопоставления ещё больше усиливали чувство новизны и необычности. Завернув за угол ул. Калинина, пошла по Центральному проспекту, и тут опять чудо, везде идёт работа, созидательная работа – строится город. На улице по проспекту строили новые дома, но все как один из дерева, поэтому я дышала ароматом свежей стружки, запахом хвои, под ногами щепа и тут же трава стояла по пояс. Тротуары из дерева, ограждения, переходы всё из нового душистого дерева. Это и понятно: другого стройматериала не было.

Оформили меня на завод им. Ю. А. Гагарина, как он именуется в настоящее время, а тогда это был завод № 126, в качестве чертёжницы-копировщицы в конструкторский отдел (КОСТР). Вот и началась моя трудовая жизнь на дальневосточной земле. Работа, как работа, всё знакомо, та же рейсшина, тот же угольник и лекала.

Когда мы выезжали из Днепропетровска, то, как я уже сказала, нас предупреждали брать тёплые вещи. Совет добрый, но выполнить его в должной мере не удалось. И вот первая зима показала, на что она способна на Дальнем Востоке. Зимнего пальто у меня не было, а тот жакетик, пригодный для юга Украины, оказался банкротом, в смысле тепла. Когда морозы пошли настоящие, т. е. под сорок и ниже, я поняла – надо было позаботиться получше.
В эту зиму, как я намеривалась, пойти учиться в вечернюю школу рабочей молодёжи не получилось. Зато стала частым посетителем библиотеки при клубе имени П. И. Баранова.
Из дома №/30 по ул. Калинина, где я прожила два – три дня, переехала в предоставленное мне постоянное жильё по ул. Центральный проспект, в общежитие таких же девчат, как и я. В комнате четыре человека. Наше бытовое устройство было далеко от настоящего. В то время жилые дома не снабжались ни холодной, ни горячей водой. Всё находилось на улице. Холодную брали у водоразборных колонок, к которым в зимнее время не подступиться, намерзал такой айсберг льда вокруг неё, что принеся ведро воды, считаешь себя героиней, оставшись невредимой. Горячую брали в кубовой. Это такое небольшое строеньице, где круглые сутки грели и кипятили воду. Так что для тех лет быт был устроен хорошо.
Что касается обстановки в общежитиях, то там похвалиться нечем. Некрашеные полы грубой работы, также некрашеный стол, тумбочки, табуретки. Кровати из железных прутьев такие тяжёлые — не сдвинуть с места, вместо сеток — доски. Такая комната досталась нам, у других было получше.

Уют наводили охотно и дружно. Купили ситца с набивкой под носовые платки, застелили стол, тумбочки покрыли бумагой, на окна – марлю, также появились цветы в банках из под консервов, а над кроватями самодельные коврики, кто на что горазд.

Итак, у меня был дом, у меня была работа, я находилась в хорошем коллективе конструкторского отдела (КОСТР) и работала охотно, с прилежанием, за что прослыла «ассом» в смысле копирования сложнейших чертежей. Однажды начальник копировальной группы Печаткин Костя принёс мне иностранный журнал и говорит: «Ты сможешь скопировать вот этот чертёж?». Я увидела на странице журнала чертёж авиационного мотора в разрезе, т. е. со всей его начинкой. Чертёж был величиной с блюдце, но так напихан этой «начинкой», что у меня дух захватило, непременно захотелось скопировать его. Наточила инструмент и принялась за работу. Какое-то время спустя я узнала, что этот чертёж был отправлен в Москву, в наше ведущее КБ. И с тех пор меня и стали в шутку «величать» асом.

Работу я любила, выполняла добросовестно, но в те времена не принято было отмечать её грамотами и приказами по отделу. Сейчас дают грамоты даже за участие в субботнике. Считаю это в корне неправильным. Какие грамоты получали зачинатели первого в стране субботника, с участием В. И. Ленина? Кто их награждал? Награждать за то, что ты нормальный человек, с нормальной человеческой моралью, которая не позволяет тебе стоять в стороне от общественного долга? Это неправильно. Мы целым отделом выходили на разгрузку вагонов, работали, пока не завершали дело, и ни у кого не возникал вопрос о награде. Всё так и было. Почётная грамота – это высокая награда и её должны давать за высокие дела.

Отдел жил обычной трудовой жизнью, обычными собраниями, но на повестке дня этих собраний никогда не стоял вопрос о прогульщиках и пьяницах. Счастливое время, когда ходили по улицам в любое время, почти не оглядываясь, разве что на полный диск Луны, а приходилось работать допоздна и идти ночью домой.

Вскоре меня перевели на должность чертёжника-деталировщика, ходила по цехам, надо было заэскизировать приспособления, применяемые в работе, сделать чертёж и прочее. Затем в отделе организовали курсы по повышению квалификации, где нас целая группа их закончила, и мы стали работать конструкторами. Время летело, подошла следующая зима, уже не такая для меня страшная. Я пошла в вечернюю школу в восьмой класс. В это время я была замужем. Муж Погодин Александр Николаевич впоследствии, окончив авиатехникум, прошёл путь от мастера до начальника цеха. Восьмой класс окончить не пришлось. Мы ждали ребёнка. В середине марта я оставила школу.

В то время, нас хетагуровок, как добровольной организации, не существовало. У нас не было лидера, мы растворились в коллективах завода и жили общими заботами, где кто работал. Все воскресники, а их было немало, не обходилось и без нас. Благоустраивали территорию завода, посёлка, парка, ныне парк имени Ю. А. Гагарина. В отделе (КОСТР) я участвовала в редколлегии стеной газеты. В летнее время выезжали всем отделом на сельхозработы в наш совхоз. Одним словом жизнь шла обычным путём с радостями и печалями. Но это была хорошая, очень хорошая жизнь до того часа, когда услышали о начале вероломной войны. О ней узнали с мужем в дороге, не доезжая Омска. Поехали в отпуск уже втроём. Вот так перевернулась наша жизнь. О войне говорить тяжко. Всё перевернулось и на дороге, и во всём свете. Вернулись домой, и уже всё не так. Многие ушли на фронт. Ещё больше осталось по брони на заводе. Первые дни войны запомнились светомаскировкой, дежурными по подъездам. Особенно в зимнее время светомаскировка усугубляла и без того трудное продвижение по улицам занесённым снегом. Работали уже не по восемь часов, как прежде, а по десять – двенадцать. Война сказалась на всём: в питании, в отсутствии в магазинах промышленных товаров. Обуви совсем не стало. Завод пошёл на изготовление примитивных резиновых ботинок. Их можно было надевать и на сохранившуюся обувь или просто так. Такую обувь нарекли «эрзацами», т. е. поддельной. Но это помогло многим людям не шагать по снегу босиком.

Дома стояли без света и тепла. Жгли для освещения все, что можно без ущерба для здоровья, запалить и осветить комнату. Тепло в квартирах, как таковое, не существовало. Батареи чуть теплились. Ставили железные печурки, этим и грелись. Дома ощетинились трубами из каждого окна и дымились, как самовары. Дороговизна продуктов стояла страшная. Ложка белой муки стоила 30 рублей. Конфета «Подушечка» — 5 рублей штука.

Завод выпускал сатирический журнал-газету многометровой длины, которую вывешивали у проходных. В ней критиковались отстающие цеха, отдельные личности, острие критики было направлено на неудачи фашистских главарей, на их звериные аппетиты по уничтожению людей. В этом «Крокодиле» участвовала и я.

За несколько месяцев до окончания войны мне пришлось рассчитаться с завода из-за болезни ребёнка.

Население для фронта собирало тёплые вещи, кто что мог. Пришла Победа, принесшая всему народу великое счастье, а многим и великое горе.

После перерыва в работе, я вновь устроилась на завод и проработала 21 год до ухода на пенсию. Работая, несла общественные нагрузки, так называли участие в общественной жизни. Была членом стеной газеты, казначеем заводоуправления, членом заводского профкома.

В настоящее время на заслуженном отдыхе. Являюсь секретарём секции ветеранов Ленинского комсомола завода, членом и секретарём общественного отдела кадров. Выступаю перед школьниками с рассказами о хетагуровском движении и в других общественных мероприятиях.

О хетагуровском движении написано много. Местная печать отметила хетагуровок в книге «Комсомольску 25 лет», изданной газетой «Дальневосточный Комсомольск» в 1957 году. До этого из местной печати мало кто знал о хетагуровках, как о сплочённом коллективе. В настоящее время из тех четырёхсот девушек-хетагуровок, на нашем заводе работавших, осталось десять процентов. Но и до сего времени не упал дух бодрости, энергии, желания быть полезным во всех делах, где этого требует время.

В книге Н. И. Дубининой «Ты позови, Дальний Восток», правдиво отражено хетагуровское движение, я с благодарностью это говорю, и хочу добавить, что ехали сюда на дальневосточную землю люди с золотыми, бескорыстными сердцами, не за наживой, не за славой, а выполнять свой долг перед Родиной. И все, кто в настоящее время может отметить свой золотой юбилей, может прямо глядеть людям в глаза. Многие ушли из жизни здесь, в нашем родном Комсомольске, а некоторые дезертировали, не справившись с трусостью перед трудностями.

Вспоминая тот путь от Днепропетровска через всю нашу огромную, великую, красивую страну, становится ясным: нельзя не любить её, нельзя ставить свои маленькие, личные интересы выше интересов Родины. Я счастлива тем, что хоть малая часть моего труда вошла в общее большое дело по освоению, заселению, укреплению наших дальневосточных рубежей, участвовала в строительстве нашего города. Это вторая моя родина.

10 мая 1987 года исполняется пятьдесят лет моей жизни в нашем городе. Я отдала ему лучшие годы своей жизни, если бы её у меня было две – то и две отдала бы ему.

Мой завод, завод имени Ю. А. Гагарина, в прошлом носивший другие названия, стал для меня родным домом. В нём я встретила хороших людей, которые помогли мне овладеть профессией конструктора, не имея на то диплома. Мой завод высоко оценил мой труд и наградил меня медалью «Ветеран Труда». Когда я уходила на пенсию, меня тепло проводили на заслуженный отдых, наградив ценным подарком, почётной грамотой. Я люблю свой завод, и он достоин этой любви.

Я родилась в 1914 году, 14 сентября.